Психология прохожих, или Куда уходит стрит-фотография

Самые частые вопросы по поводу стрит-фото:

1. Как реагируют на это люди?

2. Нужно ли спрашивать разрешение на съемку?

3. Правда ли, что люди становятся недоверчивее, и стрит-фотография «уходит» немного, скажем так?

К этому, конечно стоит добавить «в России». Нет-нет, не то, что бы с Россией что-то не так, тем более в последнее время мы усиленно любим Родину. Но у нас же особенные люди.

Не в том опять же смысле, что вот есть особенные дети, а когда они вырастают, то станут особенными людьми, и будут шагать по улицам с этим непередаваемым выражением вечного удивления на лице.

Нет. У нас люди особенные в другом смысле. Впрочем, это как раз тот случай, когда культурные особенности переходят в психологические на раз-два.

А именно: со времен Сталина остались два рефлекса, вбитые в спинной мозг, рядом с инстинктом самосохранения.

Рефлекс первый. Человек с фотоаппаратом это шпион, если у него нет удостоверения НКВД или соответствующего разрешения.

Да-да, с 30-х годов был выпущен приказ, запрещавший съемку на улицах. И тем более, из окон, находящихся выше четвертого этажа.

И только корреспонденты газет, с нужными ксивами и бумагами, могли что-то фотографировать на улице.

Кстати. Где-то в начале 2000-х я некоторое время работал фотографом на Ростсельмаше. И у меня была специальная корочка от заводской службы безопасности, со всеми семью печатями и номером камеры, это помимо удостоверения. Каждый день, одни и те же охранники, встречая меня на территории с камерой, задерживали меня, делали рапорт о фотосъемке на территории, проверяли документы и отпускали. Ну знаете, это как собаки на цепи нарочито громко лают, отрабатывая свой хлеб.

Рефлекс второй — это страх быть посчитанным, зафиксированным, записанным, даже если ты ничего не делаешь плохого. До абсурда: вот попрошайки. Они стоят на главной улице, мимо них проходят тысячи людей. Но им не стыдно. Это работа. Но стоит вам сфотографировать такого человека, и он начнет отворачиваться от камеры, бубнить, что ему стыдно, что дети, мол, увидят. То есть, он-то боится, что это напечатают в газете, или что-то в этом роде. Но число людей, которые проходят мимо — гораздо больше чем читателей газеты, тем более, что сейчас и газеты-то люди почти не читают.

Поэтому, если вернуться к вопросам, на фотосъемку люди реагируют по разному. Кому-то все равно, он же ничего не делает плохого. Наркодилеры, конечно, нервничают, когда видят, что вы снимаете их в момент когда товар становится деньгами. Карманники в автобусах тоже реагируют скорее негативно, но они чаще всего попытаются украсть вашу камеру быстрее, чем вы украдете их душу.

При этом, на Западе, разумеется, с целью пропаганды, люди реагируют на камеру проще.

Вот например, гражданин Брюс Гилден.

Обратите внимание, что Гилден не только не спрашивает разрешения, Брюс подскакивает к старушкам и снимает их буквально вплотную.

В Ростове он бы мог получить за это из травмата. Известно же, что наши леди не только самые красивые, но и самые пугливые. И поголовно ходят с травматами.

Если вы спрашиваете разрешение до съемки, это убивает очарование всей сцены. И плюс, уже сам факт может вызвать агрессию и испуг намеченной вами особи. Разумеется, помимо адского вопроса «зачем?» — а ответа на него не нашла даже Диана Гурцкая, вы услышите притчу о нефотогеничности, и предложение пожертвовать на строительство храма.

Спрашивать же его после съемки бессмысленно с юридической точки зрения, поскольку в публичном месте — а именно на улице, вы можете снимать кого угодно. И если этот кто угодно вышел на улицу зачуханный, как свинья, то так ему и надо.

Другое дело, если вас просят удалить только что сделанный кадр — вы можете легко пойти навстречу. Как правило, это могут быть престарелые гангстеры, гулявшие по улице с молоденькими любовницами (в Ростове, это чаще всего, выпускницы журфака, хотя люди авторитетные утверждают, что дамы с филологического лучше следят за базаром). Или просто какой-нибудь задрот.

И в принципе, делов-то, все равно, придете домой и при желании кадр восстановите. Или так и сотрете.

Зато спустя сто лет историки будут изучать город по вашим фотографиям, и придут к выводу, что задрота никогда и не существовало.

За всю мою карьеру только трижды меня просили стереть кадры. Один раз, в конце девяностых — хозяин шашлычной в парке, который испугался, что я из газеты, и купил всю пленку за какие-то баснословные деньги (мы снимали там с приятелем, а тот как раз был ментом).

Второй раз — в Италии, какой-то немец с девушкой, очевидно опасался Штази. В третий раз — какой-то негр, который был заснят в автобусе с чужой девушкой, слезно умолял убрать фото из инстаграмма, пока его никто не застукал — я пошел ему навстречу. Сложно тут говорить о мужской солидарности, такого аморального поведения не одобряю, но знаете, как у медиков — не причини вреда и все такое.

И под конец, о недоверчивости и напряженности — а чего напрягаться? Чего не доверять?

Куда пойдет эта уличная фотография — в мой блог. Ну, на выставку опять же — не обещаю, но все возможно. И что, много ваших знакомых могут похвастаться, что их изображение висело на выставке?

Опять же, между уличной фотографией и уличной девкой есть большая разница, хотя обе уличные. Уличная фотография вас не наградит букетом, это уж точно.

Ну, будете вы на фотографии с недоверчивым и напряженным лицом. А могли бы быть веселыми и улыбающимися. Я ведь только за, что бы вы были милыми. Мы ведь все такие милашки, что вы, что я. Правда?)